Семнадцать лет до весны

[suhinovmir]

Название: Семнадцать лет до весны
Канон: Тайна заброшенного замка, Изумрудный дождь (кроссовер)
Размер: мини, 2551 слово
Пейринг/Персонажи: ОМП (Кан-Хирр), ОЖП (Ильнора)
Категория: гет
Жанр: повседневность, детектив, юст, драма
Рейтинг: R
Заявка: основано на заявке праздники на Рамерии, как они проходят и ухаживания менвитов
Примечание/Предупреждения: принуждение, открытый конец

Кан-Хирр знакомится с Ильнорой, когда они с родителями и ранвишем Лилу переезжают в Бассанию. Вместе с двухуровневым жилищем неподалеку от площади Гван-Ло им достается семья арзаков-слуг, достаточно умных, чтобы вызвать к себе уважение и достаточно покорных, чтобы не гипнотизировать их каждый день. Они рассказывают о фестивале Хоапал, во время которого посетители надевают маски и придумывают имена, чтобы стать другими людьми на один день и одну ночь. Родители Кан-Хирра отмахиваются от рассказа, они оба занятые люди – отец руководит компанией по производству электродов, мать попечитель благотворительного фонда, – но сам Кан-Хирр с интересом слушает рассказы арзачки-кухарки про фестиваль. Тогда-то он и замечает девочку в углу, насыпающую корм в миску Лилу, у нее большие, широко распахнутые темные глаза, черные волосы и царапина на носу. Она громко восклицает, что будет космонавтом, но мать одергивает ее и говорит, что у нее в этот день другие дела. Кан-Хирр замечает, как глаза девочки начинают влажно блестеть, и ему становится жаль ее. Такими же глазами на него смотрела Лилу, когда он забывал ее покормить.
Вечером он подходит к отцу и просит у него разрешения пойти на фестиваль с девочкой-арзачкой. Отец приподнимает бровь и смотрит на него, отвлекаясь от инфоблока с новостями.
- С арзачкой? – переспрашивает он. Кан-Хирр активно кивает головой и объясняет, что он плохо разбирается в городе и легко заблудится, так что ему придется взять с собой сопровождающего. Отец, подумав, соглашается и даже предлагает выдать деньги на маску для девочки – ему не надо, чтобы сын позорился в компании с рабыней. Кан-Хирр улыбается во весь рот и обещает, что никто их не узнает.
В тот же вечер он мчится к жилой камере арзаков-слуг и требует, чтобы девочка вышла к нему. Она выходит и прячет взгляд, бормочет извинения за возможные неудобства, пока радость Кан-Хирра не гаснет и он не начинает хмуриться.
- Я не пришел тебя ругать! – восклицает он, и девочка поднимает голову. У нее удивление на лице и приоткрытый рот. Кан-Хирр чувствует, что почему-то робеет, но все-таки выпрямляется во весь свой небольшой рост, копируя отца, и твердо заявляет: – Ты пойдешь со мной на фестиваль Хоапал. Мне нужен будет проводник, и я куплю маски, и я никого не знаю, и... – Он осекается, сообразив, что сморозил лишнее. Девочка счастливо улыбается и чуть ли не подпрыгивает от удовольствия.
Ее зовут Ильнора, ей скоро исполнится восемь, она на год младше Кан-Хирра и знает все тайные уголки Бассании. Они сидят на пороге жилой камеры и обсуждают кислые шипучки, школу и фигурные монетки до тех пор, пока Кан-Хирр не получает гневное сообщение от матери, что ему давно пора быть дома в постели. Он скомканно прощается с Ильнорой и бежит домой так быстро, как только можно.
Дома он краем уха улавливает новость о запуске какой-то там Диавоне, посвященном Великому Плану Гван-Ло, ворчание матери об отсутствии нормальных работников и шуршание Лилу в углу.

Пять лет спустя Кан-Хирр крутится перед зеркалом и переключает голографические лица на маске одну за другой. Он так и не определился, хочет сегодня побыть Гван-Ло или героическим капитаном Нок-Таром из сериала про космичекие войны, но склоняется к третьему варианту – герою Марталу из арзакских сказок, которые пересказывала Кан-Хирру Ильнора. Он переплыл Большой океан и нашел за ним секрет полетов на огненных крыльях, свой народ и жену Кальнирну, которая отлила из серебра луны и звезды. К сожалению, лица Мартала в сети не находится и Кан-Хирр выбирает стать капитаном Нок-Таром.
Фестиваль Хоапал встречает его шумом и гомонов людских голосов. Как менвиты, так и арзкаки хлопают аэроакробатам, смеются от веселящей шипучки и танцуют Полуденный танец – ритуал признания в любви с ночным продолжением, в сторону которого Кан-Хирр и Ильнора демонстративно фыркают и смеются над танцующими парами. У них всегда находятся занятия поинтереснее.
- Нашла! Угадай, кто?
Глаза Кан-Хирра накрывают ладони Ильноры и ее теплый смех заставляет его улыбнуться быстрее веселящей шипучки.
- Квилла? – делает предположение парень, вспоминая последние фильмы с участием одной из любимых актрис Ильноры.
- Нет, она была в прошлый раз. Давай еще раз!
Кан-Хирр задумывается, но отвлекается на мысль, что пальцы у Ильноры шершавые и горячие и что ему хочется потрогать их. И не только пальцы – нет, жуткая, отвратительная мысль. Она же друг, хоть и арзачка. Тем более жуткая, особенно если арзачка!
- Сдаюсь, - вздыхает он и поворачивается к Ильноре, когда она убирает руки. – Ты чего без маски?
Правило фестиваля – быть другой личностью на один день и одну ночь любым способом. Голографические маски дорожают к этому времени, из всех уголков инфосети выскребаются лица в высоком разрешении, составляются списки количества использований лиц. Сейчас, например, на фестивале гуляет не меньше четырехсот Нок-Таров, включая Кан-Хирра.
На Ильноре нет маски. Ее лицо покрыто серебряной краской, черные волосы заплетены в две тугие косы, а на длинном платье вышиты звезды. Кан-Хирр вспоминает, что хотел стать сегодня Марталом и чувствует себя идиотом – никто не знает, как выглядели Мартал или Кальпирна, можно было просто покрасить лицо!
- Я хотела что-то необычное, - тихо объясняет Ильнора и опускает ресницы, смотря себе под ноги. – Столько людей с одними лицами… столько одинаковых людей вообще…
Последнюю фразу Кан-Хирр не понимает, но чувствует в голосе Ильноры тоску и спешит поднять ей настроение.
- Ты очень необычная! - заверяет он и кладет руки ей на плечи. – Ты сделала луну, и звезды, и огонь подарила, а еще ты очень красивая и умная. – Кан-Хирр мнется пару секунд перед тем, как деактивировать голографическую маску и стащить с себя кожаную куртку Нок-Тара. – А я просто переплыл большой океан.
Ильнора широко раскрывает глаза и улыбается так счастливо, что Кан-Хирру становится неловко.
- Это было очень храбро, Мартал! – восклицает она и вытаскивает из кармана жестяной значок с изображением огня. Кан-Хирр выпячивает грудь и ойкает, когда Ильнора нечаянно ранит его, прикалывая значок. – Вот. Теперь ты знаешь секрет полета.
- А еще я знаю секрет танца, - неожиданно для себя ляпает парень и его щеки, лоб и даже часть шеи начинает обжигать жаром. Пути назад нет, если ты что-то начинаешь – заканчивай это, говорил отец. Подумаешь. Просто танец. Ничего особенного. Не Кан-Хирр же будет танцевать с арзачкой, а Мартал с Кальнирной. – Хочешь, поделюсь?
В центре площади собираются люди для Полуденного танца. Ильнора берет Кан-Хирра за руку и вместе они присоединяются к танцующим парам, неловко наступая друг другу на ноги и избегая смотреть в глаза.

Когда Кан-Хирру исполняется восемнадцать, от его неловкости и неуверенности не остается и следа. Он живет в отдельной жилой камере в паре улиц от Рамерийского континентального университета имени Тес-Гора и давно забросил изучение арзакских мифов.
Кан-Хирр наследует отцовскую компанию в будущем и будет представлен Гван-Ло вскоре после выпуска, если докажет себя достойным сыном. Это значит никаких прогулок в сомнительных местах и «не с тем окружением», как выразился отец. Не тем окружением была Ильнора, являющаяся Кан-Хирру ночью во снах с самыми приятными действиями и оставляющего его на рассвете с твердым жаром в пижамных штанах. Он не видел ее чуть меньше года, но получал сообщения с приложениями в виде ссылок на легенды и новости ракетостроения. Он не отвечает ей почти столько же.
Отец будет недоволен. Кан-Хирр знает, что тот читает его почту и в разговорах не раз поднимает тему о выборе спутницы жизни или хотя бы развлечений юности. Юноша кивает и рассказывает о Хала-Нор, стройной и смешливой девушке на год старше его. Она часто смеется его шуткам и словно невзначай приближается при каждом удобном случае, она приглашает к себе полюбоваться на коллекцию голостатуэток и отбрасывает длинные черные пряди назад до боли знакомым движением.
Кан-Хирр никому не говорит, что детская привязанность к Ильноре отравила его. Пока они были маленькими, общество арзачки-служанки сходило Кан-Хирру с рук и делало из него эксцентричного мальчишку. Когда они подросли и начали танцевать Полуденный танец, шепот знакомых семьи стал криком недовольства и вынудил отца серьезно поговорить о будущем.
Арзаки рабы. Менвиты правители. Честь семьи зависит от решений ее представителей. Хватит позора, ты должен вырасти.
Он вырос. Кан-Хирр лежит на кровати, смотря в напоминание календаря на белоснежной потолке камеры и принимая решение. Рвать надо сразу, встречаться со своим страхом тоже, и он подрывается с места. Отец не найдет ничего в его посте.
Ноги несут Кан-Хирра по улицам Бассании в то место, где жила Ильнора всю свою жизнь, а руки сжимают две маски. Сегодня Хоапал, время и место подходят для разрыва сразу двух привязанностей.
Ильнора находится дома одна, она сидит на пороге с программным диспетчером в одной руке и пинцетом в другой. Она переставляет тонкие соединения раскрытого диспетчера местами, шипит, когда искры обжигают ей пальцы, и выглядит очень усталой. Кан-Хирр намеренно громко откашливается.
- Привет, Нори. Сегодня Хоапал. – Он демонстрирует ей две маски.
- Кан! – Большие темные глаза вспыхивают радостью и Ильнора, отбросив в сторону диспетчер с пинцетом, бросается ему на шею и крепко обнимает. – Я знала, знала, что ты придешь!
Ее волосы пахнут цветами и железом, лезут в нос и волнуют Кан-Хирра так, что он невольно прижимает Ильнору к себе в ответ и остро понимает, что яд привязанности проник слишком глубоко.
У настоящей Ильноры руки грубее, чем во снах, а грудь под плотной тканью наоборот, мягче и больше. У нее залегают тени под глазами, пушистые ресницы дрожат, губы приоткрыты – она всегда так делает, когда улыбается. Кан-Хирр не сдерживается, крепко берет ее лицо в свои ладони и заставляет посмотреть на себя.
- Смотри мне в глаза и повинуйся.
- Что... – Перед тем, как девушка падает в гипнотическое забытье, она понимает, что происходит и Кан-Хирр на краткий миг видит в ее взгляде презрение и разочарование. – Слушаю, господин.
Ильнора стоит перед ним с пустыми глазами и безжизненно свисающими вдоль тела руками. Кан-Хирр прижимает ее к стене и целует до тех пор, пока губам не становится больно. Девушка не отвечает ему, и Кан-Хирр злится – на нее, на себя, на клюющую крошки птицу неподалеку от себя. Ему отвратительно происходящее, но он не может остановиться – покорная его рукам, тихая и большеглазая Ильнора не сопротивляется.
Как животное.
Кан-Хирр находит в себе силы отстраниться от Ильноры – от арзачки-рабыни – и отшвырнуть ее в сторону. Он тяжело дышит, облокотившись на холодную стену и прижимаясь к ней лбом. Ему не стоило сюда приходить.
- Иди и умойся, - хриплым, голосом, который не может узнать сам Кан-Хирр, приказывает он и скашивается на Ильнору. Она упала на землю и рассекла себе бровь, с которой теперь медленно стекает кровь, но все еще пусто смотрит. Блузка расстегнута, часть пуговиц оторвана и валяется под ногами Кан-Хирра, юбка смята. На покрасневшие губы он старается не смотреть. – Переоденься, причешись, и никогда больше не смей писать мне или называть по имени. Ты – низшее существо, я – твой господин, все понятно?
- Да, господин.
- И никогда не говори о том, что случилось.
Кан-Хирр уходит, неловко переступая с ноги на ногу и уединяясь с собой в ближайшей гигиенической капсуле. Дрожащими пальцами он набирает сообщение Хала-Нор и приглашает ее на Хоапал. У него как раз есть запасная маска, отправляет он второе сообщение следом.
Хала-Нор хорошо танцует Полуденный танец и остается на Полуночный. Они уединяются в Лунной ячейке, где Кан-Хирр подминает ее под себя и случайно называет чужим именем.

Восемь долгих лет проходят с тех пор, как Кан-Хирр в последний раз посещал фестиваль Хоапал. Ему больше нет дела до праздных увеселений или танцев с девушками, он серьезный человек, неофициальный агент службы разведки и гордость семьи. В последние годы голову поднимает сопротивление, арзаки, способные сопротивляться гипнозу менвитов, грозящие спокойствию общества нарушители. Кан-Хирр, молодой знаток арзакской культуры и основатель фонда арзакской защиты от жестокого обращения, пользуется двусмысленной славой – верный государству гражданин и защитник рабов. Верно только одно определение.
- Сигнал только что получен с площади Гван-Ло, – сообщает голос оператора в ухе Кан-Хирра, - радиус покрывает весь город. Кто-то транслирует сообщение прямо сейчас.
- Переключи меня на частоту трансляции. – В ухе тут же начинает вещать жаркий, страстный голос, явно принадлежащей молодой женщине. Он кажется Кан-Хирру смутно знакомым и убеждает арзаков разорвать путы рабства и преодолеть гипноз менвитов.
- Они забрали нашу историю, наши изобретения, нашу свободу! – Голос пропагандистки звучит уверенно. Сопротивление выбирает именно такие, убедительные и в большинстве случаев женские в противовес голосу Гван-Ло. Места трансляций всегда меняются, но вещать сегодня и здесь? Кан-Хирр думает, что эта арзачка полная идиотка, если она выбрала самое многолюдное место в самый посещаемый день года. – Мартал был первым. Он пересек океан и украл огонь у Кальнирны, но он был менвитом и представил кражу как свое открытие. Хватит краж!
Мужчина чувствует, как у него подкашиваются ноги от знакомого произношения имени героя арзакского эпоса, и садится на каменную скамейку. Мимо него пробегает пара подростков с голографическими лицами-масками из последнего фильма о приключениях Нок-Тара.
- Радиомолчание, – пересохшими губами сообщает Кан-Хирр оператору и отключает приемник, после чего прячет его под скамейку. Мест для трансляции пропаганды с учетом отсутствия слышимости извне и доступом к радиочастотам не так много. Фактически одно – старая высотка-склад с левой стороны площади, и он быстрым шагом идет к ней. Лазерная отмычка повреждает контакты электронного замка, лифт поднимает на верхний этаж – и вот она, только что закончившая вещание и замершая на стуле арзачка. Кан-Хирр достает бластер и направляет его на нее.
- Руки вверх и поворачивайся. Медленно, – приказывает он, уже зная, чье лицо увидит. Ильнора смотрит на него в упор и почему-то улыбается. У нее коротко острижены волосы, а на брови виден белесый шрам.
- Да, господин, – едко отвечает Ильнора и шевелит пальцами правой руки в знак приветствия. Кан-Хирра словно холодным ведром воды окатывает. – Смотрю в глаза и повинуюсь.
Она лжет. В ее взгляде видно все, что угодно, но не повиновение. На нее перестал действовать гипноз.
- Почему? – Вопрос слетает с губ мужчины сам собой. Ильнора понимает его правильно, как в далеком детстве.
- Потому что ты был последним менвитом, кто видел во мне человека. А потом перестал, господин.
Сейчас Кан-Хирр жалеет о случившемся как никогда. Не Ильнора была виновата в помешательстве, а его собственный больной разум, и не будь тогда таким эмоциональным глупцом… не пригласи он ее на Полуденный танец… не подойди к восьмилетней девочке…
Кто знает, может быть он бы не разрывался на части при виде больших темных глаз и не сомневался бы всадить луч из бластера между них.
- Ты знала, чем грозит сегодняшняя трансляция тебе лично?
- Допрос, показательная экзекуция. Или все-таки тайная? Вы хорошо скрываете нас от общественности.
- Если ты будешь сотрудничать и расскажешь о своих подельниках, то можешь выжить.
- И снова служить? – Глаза Ильноры блестят от ярости. – Ну уж нет. У меня есть встречное предложение – переходи в Сопротивление и помоги нам, чтобы однажды другой менвитский мальчик мог дружить с другой арзакской девочкой так, как никогда не могли мы.
Кан-Хирр сжимает челюсти и опускает бластер.
- Я не могу.
- Я тоже.
Из голоса Ильнары исчезает язвительность и она опускает руки. Кан-Хирр хочет сказать, что ему очень жаль, что он ненавидит себя за свой поступок и любовь к рабыне, что он хотел бы, чтобы Ильнара родилась менвиткой или он сам арзаком, но ничего не говорит. Слова ничего не изменят.
Сквозь стеклянные стены видно, как люди внизу сходятся в пары и ждут удара полудня. Ильнара тоже смотрит на них, и Кан-Хирр осторожно подходит к ней и предлагает руку.
- Полуденный танец на память? – неуверенно предлагает он, вновь чувствуя себя четырнадцатилетним пацаном. Ильнара закрывает глаза и кивает, принимая руку.
Солнечные лучи проникают сквозь стеклянные стены и греют сквозь ткань одежды. Они танцуют в полной тишине, все так же неловко наступая друг другу на ноги. Ильнора тихо плачет, прижавшись щекой к плечу Кан-Хирра, он сам сжимает ее в отчаянном объятии.
Если бы все сложилось по-другому.
Если бы.