Название: «Я хочу тебе кое-что показать»
Автор: скрыт
Использованная заявка: нет
Рейтинг: PG-13
Каноны: А. Волков, ВС 1–6; намек на А. Дюма, «Граф Монте-Кристо»
Предупреждение: пост-канон
— Не беспокойся, дорогое дитя, последние три волшебства золотой шапки послужат на пользу твоим друзьям! — прекрасные глаза вечно юной феи лучились добротой. — Послужат, — повторила она, задумчиво следя, как тают в воздухе серебряные, будто нарисованные морозным узором на стекле, контуры двух изящных башмачков. — Дорогой мой, хотите самостоятельно попробовать управлять летучими обезьянами? — и Стелла протянула волшебный головной убор польщенному Страшиле. — Просто произнесите заклинание и попросите отнести вашего друга Льва… Простите, куда вы там хотели?
*
Отпусти. Стерва, дрянь, недоучка, как ты посмела. Ты сама неспособна создать даже маленький, вот такусенький артефакт. Ты помнишь, как отмахнулась от книг, которые оставила нам мать? Берите-берите, мне не надо, вот еще, разбираться в этих ваших закорючках… Ты помнишь, на что грохнула всю волшебную пыль? Мы так смеялись, когда узнали… Мы ж все тогда были тонкими-звонкими девчонками, не ты одна, и казалось, так будет вечно, и сто лет спустя, и двести… Но магия старит. Нам следовало об этом помнить, но из всех нас помнила только ты. Почему же ты так этого боялась-то? Не узнать теперь, ну да ладно. Ты ж ничего… нннничего, слышишь! — не умеешь кроме гладкой кожи и шелковистых лллоконов… Отпусти… Я не хочу служить тебе. Это не ты. Не твоя магия. Отпусти. Меня. Слышишь.
*
Ваще-та я сразу ухватилась за эту идею, едва услышала слово «архив». То есть еще немного погундела для порядку, но в душе все так и пело. А сперва да, отбрыкивалась руками и ногами от предложения «доброй тети Флотти» взять под крылышко племянницу-раздолбайку — это меня, то есть, — и приставить к делу в изумрудном дворце. «Старайся, деточка, и, может быть, через много лет сменишь меня на моем посту!» — это тетя, ясное дело. А знаете, как ее должность дворцовая официально именуется? Я на вахте у них как-то раз подглядела, когда она расписывалась. «Старшая уборщица»! Вот ей-ей не вру, чтоб мне провалиться! И так кисло стало, и так влом стремиться к такому счастью, хоть удавись. Но тетя возьми да добавь: поначалу, дескать, ответственного тебе ничего не поручим, не то чтоб тронный зал перед приемами мыть, а вот тебе, дорогая, твое новое орудие труда — ааатличный новенький пи-пи-дастр (по-моему, это неприличное слово!), и айда в кладовку да в архив, пыль обметать.
Но архив и кладовка — это совсем другой коленкор. Архив — это ж там, где книги старые свалены, ага? Соображаете, к чему я это? Старые — значит, и совсем старые. Ненужные.
Ну, сказочки-то в детстве все читали? Про девочку Элли, про деревянных солдат, как всех там победили и наш город освободили. Не сказки, конечно, теперь-то понимаю, просто адаптированный детский вариант учебника истории. Я раз двести наверное перечитала, когда маленькая была. Все нудила: «Мааам, ну почему в мире не осталось волшеееебников…» Она мне — как же не осталось, когда мы на той неделе на открытие памятника Гудвину ходили, помнишь, там тетя такая в розовом на красивом кресле сидела, так это и есть фея Стелла, про которую вот тут у тебя в книжке, глянь картинку, похожа? А фея Виллина прислала для вашего детского садика маленькие тетрадки, в которые пальчиком потыкаешь, и они станут большие, с говорящими буквами, забыла, что ли?
А я не про таких волшебниц спрашивала.
Я про настоящих.
Тех, которых все боялись. Которые могли своим колдовством таких дел наворотить, что как подумаю, аж в пальцах покалывает и в глазах темнеет. Ухх!
Мне бы так.
А колдовали они, между прочим, с помощью заклинаний. Которые были записаны в книгах. А еще от них должны были остаться волшебные предметы, про которые тоже есть в сказках — обруч, башмачки, золотая шапка. Зонтик. Где ж им быть, как не кладовке, если много лет никто ими не пользуется и колдовство запрещено для всех, кроме Стеллы с Виллиной да мышиной феи?
*
Самое смешное, что я вижу. Не только другие места и других людей, когда прикажут (давно что-то не приказывали, кстати), но и так, без заклинания — вижу. То, что вокруг меня. Пустоту и стенку. Хоть бы паутину на нее завалящую, все было бы веселее, да откуда здесь взяться паукам?
Смешно еще, что я все помню. Вижу и помню, тебе смешно? Единственное, чего не могу — это сказать. Даже когда представляю нужную страницу. Даже когда вижу или припоминаю слова правильного заклинания. Мне нужны уста — полжизни за чужие уста, которые произнесли бы это за меня! Полжизни! Ну вот сейчас-то ты смеешься? Какие у меня теперь могут быть полжизни, а? Отличная шутка. В твоем вкусе.
*
Эх, спалилась так спалилась. Надо было сразу книжку бросать, как шаги услышала, а я зачиталась, краем уха отмечаю, что топают в коридоре, а сама — угу, угу, да ладно, пронесет. Ой как тетя Флотти орала, выпучив глаза, и что это книги запрещенные, и что они от злой колдуньи остались, и что это значит, что на них тонны микробов, и одно дело их снаружи метелочкой обмахнуть, это да, а чтоб открывать их — это нет, и не зря же тебя, неблагодарную, в честь народной героини фиолетового сопротивления назвали, которая всегда ценой своей жизни той колдунье пыталась противостоять, и бла-бла-бла…
Я ей так и ответила, что, как есть я тезка народной героини, хочу знать врага в лицо.
Но мне не дали. Лицо врага — то есть книгу в лиловом переплете, таком мягком, что хочется трогать и трогать, — у меня из рук вырвали, пипидастр (я выучила это слово!) обратно в руки всунули и в кладовку подальше от соблазнов отправили.
Ну и пылищи там было! По-моему, сметать ее — глупей не придумаешь. Тут нужна бы какая-то такая штука… размером с ведро, не меньше, и чтоб она пыль сама в себя складывала. Может, чтоб сдувала струей воздуха, а потом ведро подставляла, не знаю. Вот что бы феям такую штуку изобрести?
Я даже и не пыталась ничего обмахивать, сразу метелку куда-то в хлам засунула. Поначалу мне показалось скучно — много мебели, портьер и всякого старья. Но потом я протиснулась между двух шкафов в следующую каморку и сразу увидела ЕГО.
*
Свобода воли. Вот ее не хватает очень тоже. Я знаю, чего пожелать, но не могу этого сделать, потому что мне нечем пожелать! Я — всего лишь инструмент для исполнения чужих желаний. Мне говорят — покажи то, покажи это. Еще и стараются сформулировать поточнее, чтоб не ошибиться. Не оставляют мне ни одной лазейки. Просто не подозревают, что у меня могут быть собственные желания. Не подозреваете — и не подозревайте. Ваше счастье, что вы не знаете, какие.
Ах да, еще я не знаю, где я нахожусь, и к тому же ничего не слышу (я же не ухо, в конце концов, было бы глупо еще и слышать!) Слышу только после чужой команды, да и то как-то внутри. Без помощи звуков, я хочу сказать.
Не отпускай меня. Не надо. Я передумала. Мне вообще ничего не нужно от тебя. Пусть меня случайно найдут. Я даже представляю ее себе, мою спасительницу — тощая вертлявая девчонка, дерзкая, бесстрашная и любопытная. Совсем как я. Была когда-то.
*
Спокойно, Оззи, сказала я себе, вот оно, приключение! (Ну да, Оззи, а что? Сами попробуйте придумать уменьшительное от «Фрегоза»!) ОН был просто великолепен — на роже торчал рог, а вокруг него штук пятнадцать глаз. Некоторые из них смотрели прямо на меня. ОН был весь в шерсти, а лап я одновременно видела шесть и, по-моему, под тушей были еще. Только ОН был мертвый. Сейчас бы со вкусом повизжать, но приходилось молчать, чтобы не набежали слуги.
Я осторожно приблизилась и ткнула ЕГО пальцем прямо в широко открытый клыкастый рот.
Тьфу! Он был ненастоящий. Вот гадство, кругом обман! Какой-то материал типа толстого картона; шерсть налеплена сверху, рог тоже, а от лап тянутся перепутанные нитки. Я пнула бесполезную куклу ногой, но тут же пожалела — с громким «бемц!» с полки позади туши чудовища вниз посыпалась какая-то дрянь вроде консервных банок, полных сушеных летучих мышей. Непроизвольно шарахнувшись, я влетела локтем во что-то очень твердое — и оглянулась, чтобы посмотреть, во что.
Телевизор. Обычный телевизор, как у нас дома — с тех пор, как мистер Каннинг у нас тут завел те-ле-ве-ща-ни-е, таким аппаратом обзавелись многие. Он их привозил из большого мира, обменивал там на изумруды и разные другие камни, которых у нас много попадается, а за горами их не хватает. Пользоваться телевизором очень просто — нажимаешь кнопку, и можно смотреть новости или волейбол. Волейбол интересно, а новости — когда как. Потом обещали еще передачи добавить, но всякую скукоту — песни там или истории про любовь.
Ну и эта штуковина, об которую я приложилась, тоже была телевизором. Только — я внимательней поглядела — каким-то старым. В странном розовом полированном корпусе, с матовым и даже чуть шероховатым на ощупь экраном, и вообще, он был не такой, как у нас дома. И еще у него не было кнопок. Ни одной. Да, и провода с вилкой сзади тоже не было. Он как будто был сделан из цельного куска дерева, а экран просто приставлен сбоку. Приклеен, вроде как.
— Как же ты включаешься? — проговорила я вслух. — Заклинанием, что ли?
Разумеется, телевизор в ответ промолчал и не подумал включиться.
*
Конечно, ты его там нашла — ну не ты, не ты, Уорра нашел. Как к тебе шапка-то моя попала? А впрочем, какая разница… Попала и попала. Сохранился, никуда не делся, а ты думала, сгорит вместе с платьем? А не то растворится от ведра воды? Ну не совсем же я выжила из ума, когда два живых на один волшебный променяла. Он того стоил. Думаю, ты и сама это понимала. Иначе не прислала бы искать его — именно его.
Странно, что-то вдруг дергает меня вперед и немного вверх, и вместо привычной картины я вижу перед собой девчонку. Точно такую, как я себе представляла — черную, голенастую и сердитую. Она потирает локоть, смотрит прямо на меня, и губы ее шевелятся. Понятия не имею, что она говорит. Я же не ухо.
*
Мысли Оззи все возвращались и возвращались к странному телевизору — он был неправильным, не вписывался в картину этой кладовки. Пугающие ненастоящие монстры — да, странные наряды и непонятные субстанции в банках — пускай. Но телевизор был предметом обычным, пусть даже и старинный, и из красного дерева, или из чего он там сделан. Ему бы пылиться в первой каморке, среди мебели, а не там, рядом с чудовищами и другими нелепицами волшебной эпохи. Уже потом, когда она лежала в постели, ей пришло в голову — может, это игрушка? Или театральный реквизит? В смысле, что он и не должен был работать, а просто изображал телевизор? Ей захотелось вернуться, отковырять экран отверткой и посмотреть, что у розового ящика внутри. А когда Оззи чего-то хотелось, в расчет переставал приниматься поздний час, закрытая дверь, отцовы запреты и прочие несущественные мелочи.
Поэтому спустя каких-то двадцать минут она уже стояла в том же самом углу кладовки (проскользнуть мимо мирно спящего на посту солдата было не проблемой, а кладовку, похоже, вообще не запирали). Днем здесь было светло от довольно-таки больших, не по складским меркам, окон, а сейчас Оззи сжимала в каждом кулаке по зажженной свече. Вдруг их огонь дружно раздвоился, отразившись в матовой поверхности экрана. Вот он, странный телевизор.
Установив свечи по обе стороны от него, девочка осторожно потянулась вперед и приподняла ящик на вытянутых руках. Он был не очень тяжел, не на цельный кусок дерева, по крайней мере. Значит, внутри есть полость. Оззи качнула ящик из стороны в сторону. Внутри не перекатилось и не зазвучало, но при наклонах ящик как-то вело вбок, будто по инерции. Как сырое яйцо, подумалось Оззи, не желает поначалу крутиться, куда ему велят, и нарочно тормозит движение, так и в этом ящике внутри было что-то, что будто тянуло на себя, неготовое повиноваться заданному направлению перемещения в первый миг. Потом оно — чем бы оно ни было — словно спохватывалось, расслаблялось и отпускало.
Оззи поставила телевизор на место, выудила из кармана отвертку и подцепила край экрана. Тщетно. Между стеклом и деревом словно вовсе не было ни малейшей щелочки, один материал плавно перетекал в другой, меняя свои свойства как по волшебству, но в точке их перетекания не было зазора для отвертки. Однако полость внутри была, в этом не могло быть сомнений. Девочка повернула аппарат экраном к стене. Вот оно! Здесь, на задней стенке, чуть видимым нитяным контуром выделялась крышка, которую она не заметила с первого раза. Безжалостно расковыривая лаковую розоватую поверхность, Оззи воткнула отвертку в щель и с хрустом вывернула крышку. Та отлетела, будто только и ждала этого момента.
Из отверстия на девочку смотрел, не мигая, человеческий глаз. Черный бездонный колодец зрачка, белок в красных прожилках. Глаз был влажным, живым и невероятно печальным. Он висел в абсолютно пустом пространстве розового ящика на двух вертикальных серебряных нитях, слегка покачиваясь от сопровождавшего вскрытие телевизора потрясения, глядел в упор прямо на Оззи, и два свечных огонька, отражаясь, плавали на его блестящем крутом боку. Почему-то он смотрел в сторону, противоположную экрану, на заднюю стенку телевизора, а с матовым стеклом позади себя был соединен еще несколькими серебристыми нитками.
В первый миг Оззи зажала самой себе рот, чтобы не заорать, но тут же взяла себя в руки и восхищенно выругалась себе под нос. Вот это находка!
— Ты волшебный? — спросила она с восхищением. — Ты чей, глаз?
Глаз, как и подобает глазу, молчал. Однако переводил взор то направо, то налево.
— Ты меня слышишь? Тьфу, глупости я говорю, ты же глаз, а не ухо! Но ты меня видишь, — утвердительно заметила Оззи. Сама себе напомнив доктора Кориля на приеме, она медленно повела пальцем прямо перед носом глаза направо и потом налево. Глаз отследил перемещения со вниманием, явственно поворачиваясь вслед грязному обкусанному ногтю.
Тогда она нашарила в кармане огрызок чернильного карандаша, потом поозиралась в поисках бумаги, не нашла и дернула со стены полоску узорчатых обоев. Крупно вывела:
«Ты умеешь читать? Если да — посмотри на желтую свечку. Если нет — на белую».
Глупость написанного до нее в тот момент не дошла, а в следующий стало все равно, потом что глаз четко и безошибочно повернулся вправо и воззрился на желтый восковой столбик.
Обои летели, как пух и перья с ощипываемой курицы. Оззи, припомнив читанную когда-то книгу (из числа подаренных мистером Каннингом городской библиотеке), где герои вполне успешно общались с паралитиком, у которого жили на лице одни глаза, строчила:
«Я Оззи. Ты хочешь со мной говорить?»
Желтая свечка.
«Я могу помочь. Буду писать буквы по порядку. Когда правильная, показывай „да”, я остановлюсь, и так ты составишь слова. Понятно?»
Желтая.
«Кто ты?»
Белая.
Это совершенно неважно, кто я. Пока неважно. Давай уже составлять твои слова… давай, давай!
Белая, белая, белая. Желтая… Белая… Желтая, желтая, желтая…
«3»
«А»
«П»
«И»
«С»
«Ы»
«В»
«А»
«Й»
«З»
«А»
«К»
«Л»
«И»
«Н»
«А»
«Н»
«И»
«Е»
.
«Бирелья-турелья, буридакль-фуридакль…»
Записывай, девочка Оззи, я хочу тебе кое-что показать.
Автор: скрыт
Использованная заявка: нет
Рейтинг: PG-13
Каноны: А. Волков, ВС 1–6; намек на А. Дюма, «Граф Монте-Кристо»
Предупреждение: пост-канон
— Не беспокойся, дорогое дитя, последние три волшебства золотой шапки послужат на пользу твоим друзьям! — прекрасные глаза вечно юной феи лучились добротой. — Послужат, — повторила она, задумчиво следя, как тают в воздухе серебряные, будто нарисованные морозным узором на стекле, контуры двух изящных башмачков. — Дорогой мой, хотите самостоятельно попробовать управлять летучими обезьянами? — и Стелла протянула волшебный головной убор польщенному Страшиле. — Просто произнесите заклинание и попросите отнести вашего друга Льва… Простите, куда вы там хотели?*
Отпусти. Стерва, дрянь, недоучка, как ты посмела. Ты сама неспособна создать даже маленький, вот такусенький артефакт. Ты помнишь, как отмахнулась от книг, которые оставила нам мать? Берите-берите, мне не надо, вот еще, разбираться в этих ваших закорючках… Ты помнишь, на что грохнула всю волшебную пыль? Мы так смеялись, когда узнали… Мы ж все тогда были тонкими-звонкими девчонками, не ты одна, и казалось, так будет вечно, и сто лет спустя, и двести… Но магия старит. Нам следовало об этом помнить, но из всех нас помнила только ты. Почему же ты так этого боялась-то? Не узнать теперь, ну да ладно. Ты ж ничего… нннничего, слышишь! — не умеешь кроме гладкой кожи и шелковистых лллоконов… Отпусти… Я не хочу служить тебе. Это не ты. Не твоя магия. Отпусти. Меня. Слышишь.
*
Ваще-та я сразу ухватилась за эту идею, едва услышала слово «архив». То есть еще немного погундела для порядку, но в душе все так и пело. А сперва да, отбрыкивалась руками и ногами от предложения «доброй тети Флотти» взять под крылышко племянницу-раздолбайку — это меня, то есть, — и приставить к делу в изумрудном дворце. «Старайся, деточка, и, может быть, через много лет сменишь меня на моем посту!» — это тетя, ясное дело. А знаете, как ее должность дворцовая официально именуется? Я на вахте у них как-то раз подглядела, когда она расписывалась. «Старшая уборщица»! Вот ей-ей не вру, чтоб мне провалиться! И так кисло стало, и так влом стремиться к такому счастью, хоть удавись. Но тетя возьми да добавь: поначалу, дескать, ответственного тебе ничего не поручим, не то чтоб тронный зал перед приемами мыть, а вот тебе, дорогая, твое новое орудие труда — ааатличный новенький пи-пи-дастр (по-моему, это неприличное слово!), и айда в кладовку да в архив, пыль обметать.
Но архив и кладовка — это совсем другой коленкор. Архив — это ж там, где книги старые свалены, ага? Соображаете, к чему я это? Старые — значит, и совсем старые. Ненужные.
Ну, сказочки-то в детстве все читали? Про девочку Элли, про деревянных солдат, как всех там победили и наш город освободили. Не сказки, конечно, теперь-то понимаю, просто адаптированный детский вариант учебника истории. Я раз двести наверное перечитала, когда маленькая была. Все нудила: «Мааам, ну почему в мире не осталось волшеееебников…» Она мне — как же не осталось, когда мы на той неделе на открытие памятника Гудвину ходили, помнишь, там тетя такая в розовом на красивом кресле сидела, так это и есть фея Стелла, про которую вот тут у тебя в книжке, глянь картинку, похожа? А фея Виллина прислала для вашего детского садика маленькие тетрадки, в которые пальчиком потыкаешь, и они станут большие, с говорящими буквами, забыла, что ли?
А я не про таких волшебниц спрашивала.
Я про настоящих.
Тех, которых все боялись. Которые могли своим колдовством таких дел наворотить, что как подумаю, аж в пальцах покалывает и в глазах темнеет. Ухх!
Мне бы так.
А колдовали они, между прочим, с помощью заклинаний. Которые были записаны в книгах. А еще от них должны были остаться волшебные предметы, про которые тоже есть в сказках — обруч, башмачки, золотая шапка. Зонтик. Где ж им быть, как не кладовке, если много лет никто ими не пользуется и колдовство запрещено для всех, кроме Стеллы с Виллиной да мышиной феи?
*
Самое смешное, что я вижу. Не только другие места и других людей, когда прикажут (давно что-то не приказывали, кстати), но и так, без заклинания — вижу. То, что вокруг меня. Пустоту и стенку. Хоть бы паутину на нее завалящую, все было бы веселее, да откуда здесь взяться паукам?
Смешно еще, что я все помню. Вижу и помню, тебе смешно? Единственное, чего не могу — это сказать. Даже когда представляю нужную страницу. Даже когда вижу или припоминаю слова правильного заклинания. Мне нужны уста — полжизни за чужие уста, которые произнесли бы это за меня! Полжизни! Ну вот сейчас-то ты смеешься? Какие у меня теперь могут быть полжизни, а? Отличная шутка. В твоем вкусе.
*
Эх, спалилась так спалилась. Надо было сразу книжку бросать, как шаги услышала, а я зачиталась, краем уха отмечаю, что топают в коридоре, а сама — угу, угу, да ладно, пронесет. Ой как тетя Флотти орала, выпучив глаза, и что это книги запрещенные, и что они от злой колдуньи остались, и что это значит, что на них тонны микробов, и одно дело их снаружи метелочкой обмахнуть, это да, а чтоб открывать их — это нет, и не зря же тебя, неблагодарную, в честь народной героини фиолетового сопротивления назвали, которая всегда ценой своей жизни той колдунье пыталась противостоять, и бла-бла-бла…
Я ей так и ответила, что, как есть я тезка народной героини, хочу знать врага в лицо.
Но мне не дали. Лицо врага — то есть книгу в лиловом переплете, таком мягком, что хочется трогать и трогать, — у меня из рук вырвали, пипидастр (я выучила это слово!) обратно в руки всунули и в кладовку подальше от соблазнов отправили.
Ну и пылищи там было! По-моему, сметать ее — глупей не придумаешь. Тут нужна бы какая-то такая штука… размером с ведро, не меньше, и чтоб она пыль сама в себя складывала. Может, чтоб сдувала струей воздуха, а потом ведро подставляла, не знаю. Вот что бы феям такую штуку изобрести?
Я даже и не пыталась ничего обмахивать, сразу метелку куда-то в хлам засунула. Поначалу мне показалось скучно — много мебели, портьер и всякого старья. Но потом я протиснулась между двух шкафов в следующую каморку и сразу увидела ЕГО.
*
Свобода воли. Вот ее не хватает очень тоже. Я знаю, чего пожелать, но не могу этого сделать, потому что мне нечем пожелать! Я — всего лишь инструмент для исполнения чужих желаний. Мне говорят — покажи то, покажи это. Еще и стараются сформулировать поточнее, чтоб не ошибиться. Не оставляют мне ни одной лазейки. Просто не подозревают, что у меня могут быть собственные желания. Не подозреваете — и не подозревайте. Ваше счастье, что вы не знаете, какие.
Ах да, еще я не знаю, где я нахожусь, и к тому же ничего не слышу (я же не ухо, в конце концов, было бы глупо еще и слышать!) Слышу только после чужой команды, да и то как-то внутри. Без помощи звуков, я хочу сказать.
Не отпускай меня. Не надо. Я передумала. Мне вообще ничего не нужно от тебя. Пусть меня случайно найдут. Я даже представляю ее себе, мою спасительницу — тощая вертлявая девчонка, дерзкая, бесстрашная и любопытная. Совсем как я. Была когда-то.
*
Спокойно, Оззи, сказала я себе, вот оно, приключение! (Ну да, Оззи, а что? Сами попробуйте придумать уменьшительное от «Фрегоза»!) ОН был просто великолепен — на роже торчал рог, а вокруг него штук пятнадцать глаз. Некоторые из них смотрели прямо на меня. ОН был весь в шерсти, а лап я одновременно видела шесть и, по-моему, под тушей были еще. Только ОН был мертвый. Сейчас бы со вкусом повизжать, но приходилось молчать, чтобы не набежали слуги.
Я осторожно приблизилась и ткнула ЕГО пальцем прямо в широко открытый клыкастый рот.
Тьфу! Он был ненастоящий. Вот гадство, кругом обман! Какой-то материал типа толстого картона; шерсть налеплена сверху, рог тоже, а от лап тянутся перепутанные нитки. Я пнула бесполезную куклу ногой, но тут же пожалела — с громким «бемц!» с полки позади туши чудовища вниз посыпалась какая-то дрянь вроде консервных банок, полных сушеных летучих мышей. Непроизвольно шарахнувшись, я влетела локтем во что-то очень твердое — и оглянулась, чтобы посмотреть, во что.
Телевизор. Обычный телевизор, как у нас дома — с тех пор, как мистер Каннинг у нас тут завел те-ле-ве-ща-ни-е, таким аппаратом обзавелись многие. Он их привозил из большого мира, обменивал там на изумруды и разные другие камни, которых у нас много попадается, а за горами их не хватает. Пользоваться телевизором очень просто — нажимаешь кнопку, и можно смотреть новости или волейбол. Волейбол интересно, а новости — когда как. Потом обещали еще передачи добавить, но всякую скукоту — песни там или истории про любовь.
Ну и эта штуковина, об которую я приложилась, тоже была телевизором. Только — я внимательней поглядела — каким-то старым. В странном розовом полированном корпусе, с матовым и даже чуть шероховатым на ощупь экраном, и вообще, он был не такой, как у нас дома. И еще у него не было кнопок. Ни одной. Да, и провода с вилкой сзади тоже не было. Он как будто был сделан из цельного куска дерева, а экран просто приставлен сбоку. Приклеен, вроде как.
— Как же ты включаешься? — проговорила я вслух. — Заклинанием, что ли?
Разумеется, телевизор в ответ промолчал и не подумал включиться.
*
Конечно, ты его там нашла — ну не ты, не ты, Уорра нашел. Как к тебе шапка-то моя попала? А впрочем, какая разница… Попала и попала. Сохранился, никуда не делся, а ты думала, сгорит вместе с платьем? А не то растворится от ведра воды? Ну не совсем же я выжила из ума, когда два живых на один волшебный променяла. Он того стоил. Думаю, ты и сама это понимала. Иначе не прислала бы искать его — именно его.
Странно, что-то вдруг дергает меня вперед и немного вверх, и вместо привычной картины я вижу перед собой девчонку. Точно такую, как я себе представляла — черную, голенастую и сердитую. Она потирает локоть, смотрит прямо на меня, и губы ее шевелятся. Понятия не имею, что она говорит. Я же не ухо.
*
Мысли Оззи все возвращались и возвращались к странному телевизору — он был неправильным, не вписывался в картину этой кладовки. Пугающие ненастоящие монстры — да, странные наряды и непонятные субстанции в банках — пускай. Но телевизор был предметом обычным, пусть даже и старинный, и из красного дерева, или из чего он там сделан. Ему бы пылиться в первой каморке, среди мебели, а не там, рядом с чудовищами и другими нелепицами волшебной эпохи. Уже потом, когда она лежала в постели, ей пришло в голову — может, это игрушка? Или театральный реквизит? В смысле, что он и не должен был работать, а просто изображал телевизор? Ей захотелось вернуться, отковырять экран отверткой и посмотреть, что у розового ящика внутри. А когда Оззи чего-то хотелось, в расчет переставал приниматься поздний час, закрытая дверь, отцовы запреты и прочие несущественные мелочи.
Поэтому спустя каких-то двадцать минут она уже стояла в том же самом углу кладовки (проскользнуть мимо мирно спящего на посту солдата было не проблемой, а кладовку, похоже, вообще не запирали). Днем здесь было светло от довольно-таки больших, не по складским меркам, окон, а сейчас Оззи сжимала в каждом кулаке по зажженной свече. Вдруг их огонь дружно раздвоился, отразившись в матовой поверхности экрана. Вот он, странный телевизор.
Установив свечи по обе стороны от него, девочка осторожно потянулась вперед и приподняла ящик на вытянутых руках. Он был не очень тяжел, не на цельный кусок дерева, по крайней мере. Значит, внутри есть полость. Оззи качнула ящик из стороны в сторону. Внутри не перекатилось и не зазвучало, но при наклонах ящик как-то вело вбок, будто по инерции. Как сырое яйцо, подумалось Оззи, не желает поначалу крутиться, куда ему велят, и нарочно тормозит движение, так и в этом ящике внутри было что-то, что будто тянуло на себя, неготовое повиноваться заданному направлению перемещения в первый миг. Потом оно — чем бы оно ни было — словно спохватывалось, расслаблялось и отпускало.
Оззи поставила телевизор на место, выудила из кармана отвертку и подцепила край экрана. Тщетно. Между стеклом и деревом словно вовсе не было ни малейшей щелочки, один материал плавно перетекал в другой, меняя свои свойства как по волшебству, но в точке их перетекания не было зазора для отвертки. Однако полость внутри была, в этом не могло быть сомнений. Девочка повернула аппарат экраном к стене. Вот оно! Здесь, на задней стенке, чуть видимым нитяным контуром выделялась крышка, которую она не заметила с первого раза. Безжалостно расковыривая лаковую розоватую поверхность, Оззи воткнула отвертку в щель и с хрустом вывернула крышку. Та отлетела, будто только и ждала этого момента.
Из отверстия на девочку смотрел, не мигая, человеческий глаз. Черный бездонный колодец зрачка, белок в красных прожилках. Глаз был влажным, живым и невероятно печальным. Он висел в абсолютно пустом пространстве розового ящика на двух вертикальных серебряных нитях, слегка покачиваясь от сопровождавшего вскрытие телевизора потрясения, глядел в упор прямо на Оззи, и два свечных огонька, отражаясь, плавали на его блестящем крутом боку. Почему-то он смотрел в сторону, противоположную экрану, на заднюю стенку телевизора, а с матовым стеклом позади себя был соединен еще несколькими серебристыми нитками.
В первый миг Оззи зажала самой себе рот, чтобы не заорать, но тут же взяла себя в руки и восхищенно выругалась себе под нос. Вот это находка!
— Ты волшебный? — спросила она с восхищением. — Ты чей, глаз?
Глаз, как и подобает глазу, молчал. Однако переводил взор то направо, то налево.
— Ты меня слышишь? Тьфу, глупости я говорю, ты же глаз, а не ухо! Но ты меня видишь, — утвердительно заметила Оззи. Сама себе напомнив доктора Кориля на приеме, она медленно повела пальцем прямо перед носом глаза направо и потом налево. Глаз отследил перемещения со вниманием, явственно поворачиваясь вслед грязному обкусанному ногтю.
Тогда она нашарила в кармане огрызок чернильного карандаша, потом поозиралась в поисках бумаги, не нашла и дернула со стены полоску узорчатых обоев. Крупно вывела:
«Ты умеешь читать? Если да — посмотри на желтую свечку. Если нет — на белую».
Глупость написанного до нее в тот момент не дошла, а в следующий стало все равно, потом что глаз четко и безошибочно повернулся вправо и воззрился на желтый восковой столбик.
Обои летели, как пух и перья с ощипываемой курицы. Оззи, припомнив читанную когда-то книгу (из числа подаренных мистером Каннингом городской библиотеке), где герои вполне успешно общались с паралитиком, у которого жили на лице одни глаза, строчила:
«Я Оззи. Ты хочешь со мной говорить?»
Желтая свечка.
«Я могу помочь. Буду писать буквы по порядку. Когда правильная, показывай „да”, я остановлюсь, и так ты составишь слова. Понятно?»
Желтая.
«Кто ты?»
Белая.
Это совершенно неважно, кто я. Пока неважно. Давай уже составлять твои слова… давай, давай!
Белая, белая, белая. Желтая… Белая… Желтая, желтая, желтая…
«3»
«А»
«П»
«И»
«С»
«Ы»
«В»
«А»
«Й»
«З»
«А»
«К»
«Л»
«И»
«Н»
«А»
«Н»
«И»
«Е»
.
«Бирелья-турелья, буридакль-фуридакль…»
Записывай, девочка Оззи, я хочу тебе кое-что показать.
@темы: фанфики, Вселенная книг Волкова, Конкурс "Окей, гугл!"